Эскадренный трубоносец

Премьер России Владимир Путин вчера оказался в открытом Балтийском море. Его вертолет сел на судне-трубоукладчике, которое ведет нитку газопровода «Северный поток» (Nord Stream). Несмотря на общее триумфальное настроение, Владимир Путин признался специальному корреспонденту «Коммерсанта» Андрею Колесникову, что расслабляться не приходится ни на минуту: Польша обратилась в Еврокомиссию с требованием заставить участников проекта изменить, казалось, во всех деталях согласованный маршрут, который проходит под одним из польских водоканалов, пишет «Коммерсантъ».

Судно-трубоукладчик Solitaire (технический директор Nord Stream Сергей Сердюков неистово убеждал нас, что в данном случае «солитер» — это не то, что мы все сгоряча думаем, а просто в переводе с испанского «единственный и неповторимый») стояло в открытом море. Позади был уже Финский залив.

— Solitaire и в самом деле неповторимый,— настаивал господин Сердюков.— Ну нет другого такого судна!

— А два итальянских, которые тоже прокладывают этот трубопровод в других местах? — спросил я.

— Castoro 6 и Castoro 5? — переспросил он.— Да. Но мы на Solitaire не касаемся якорями дна! Пока мы идем по российскому территориальному морю — кстати, никогда не говорите «водам», это в корне неверно! — это неважно. А вот пошли по территориальному морю Финляндии, допустим. 11 якорей на Castoro 6. Камешек какой-нибудь финский задели — и международный скандал!

Сергей Сердюков показал судно, укладывающее трубы для Nord Stream на специальных устройствах, бескомпромиссно именуемых «стингерами» (они опускают трубу на 25 м, а на дно она ложится под весом собственной массы).

Господин Сердюков, прилетевший для встречи с премьером вместе с владельцами судна, рассказал, что сталь для труб — немецкая, руда, которую накладывают на трубы,— из Швеции, цемент — финский, а трубы делает Выксунский металлургический завод (теперь хоть понятно, почему этот нижегородский завод так легкомысленно выделил 300 млн руб. на импортные гарнитуры погорельцам своей области из Верхней Вереи и нескольких других сел)…

Причем в тендере активно участвовала,  «Северсталь», но проиграла его первый этап — на производство листовой стали для труб.

Правда, на втором этапе «Северсталь» все же будет присутствовать — они, по словам господина Сердюкова, все-таки добились в конце концов необходимого качества.

Трубоукладчик идет со скоростью 24 м за семь минут. Именно столько времени надо, чтобы сварить две трубы по 12 м, приварить их к хвосту трубопровода, проверить качество сварки и опустить хвост на стингеры.

Зрелище это завораживающее безо всякого преувеличения. С одной стороны, не очень понятно, зачем тут люди, с другой — они тут везде: на трубах, под трубами, копошатся муравьями на фоне гигантских этих труб по всему маршруту их движения по судну, до самого моря — а сама машина безо всякого, кажется, их участия и тем более усилий делает свое дело и будет его делать, пока не уткнется в какой-нибудь берег.

— Я с 1996 года в этом проекте,— рассказал Сергей Сердюков.

— Как это? — удивился я.— Ведь проект возник в 2000-х.

— Проект не только возник в 1996 году, но и делался уже,— великодушно рассказал господин Сердюков.— Вместе с финнами вели исследовательские работы, пока не началось братание с Кравчуком (Леонидом Кравчуком), который стал президентом на Украине. И решили, что зачем черт-те где строить газопровод, если есть братская Украина?

Потом ситуация изменилась, и для «Северного потока» все стало непоправимо плохо. Возможно, и теперь, с приходом Виктора Януковича, ситуация изменилась бы в очередной раз, на этот раз в непоправимо лучшую сторону, до следующего раза, но поздно: вот они, 50 км труб, лежат на дне Финского залива, и Solitaire неумолимо движется вперед со скоростью 24 м за семь минут, без перерывов на выходные, праздники и на ночь.

— А сколько могут прослужить эти трубы? — спросил я, когда посмотрел, как в чреве этой машины варят трубы, цепляют их к хвосту и неторопливо опускают в море.

— 50 лет,— ответил господин Сердюков.— При современных технологиях до 100 лет срок годности может дойти.

— А потом?

— А потом? — задумался он на мгновение.— Не представляется возможным заглянуть туда, на 50 лет. Надо просто строить.

— А где еще работало это судно?

— Во многих местах,— отозвался господин Сердюков.— В Мексиканском заливе, например, по заказу BP.

— Да? — неприятно удивился я.

— Да трубы-то хорошо уложили,— вздохнул господин Сердюков.— А лопнула установка.

Мы вошли в «бридж» — на капитанский мостик.

— Это место святое! — негромко произнес господин Сердюков. В святом месте почти никого не было, все управлялось автоматикой. Один человек сидел в углу на диванчике и читал газету. Не слишком ли легкомысленно управляется такое судно, подумал я.

— А это один из владельцев Solitaire Лео Дик Фаркефиссер,— негромко пояснил господин Сердюков.

На выходе с капитанского мостика я заметил, как из одной каюты в другую юркнула какая-то женщина. Я с тревогой подумал, что женщина на корабле — это же лишнее.

Оказалось, что из 219 членов экипажа 218 мужчин.

— Поэтому она счастлива,— сказал кто-то из членов экипажа.— Вы только посмотрите на нее!.. Здесь голландцы, немцы, филиппинцы…

Голландцы поделились информацией о том, что на другом корабле, итальянском, не одна, а четыре женщины — и ничего, корабль движется в соответствии с графиком. Так вот, на этом корабле, Castoro 5, есть тренажерный зал. Ну так когда там занимаются женщины, вся команда — у окон. А здесь у польки конкуренции вообще нет.

Владимир Путин, прилетев на вертолете, с огромным любопытством оглядывался по сторонам. Внимательно просматривал, казалось, каждый сварной шов. Потом, можно сказать, застрял в рубке проверки качества.

Я шел вдоль этой бескрайней трубы, уходящей в море, и думал о том, что если кто-то говорит про то, что у России нет будущего, как у сырьевого придатка, то не верьте: оно блестящее.

Потом, когда в кают-компании было чаепитие с руководителями проекта и судна, вице-президент проекта и эксплуатации господин Фаркефиссер (видимо, миноритарий) признался премьеру, что если, как говорит Владимир Путин, «у нас большие планы, а у вас — большой опыт работы», то если что, его, Фаркефиссера, «главный босс уже принял решение строить судно втрое больше и втрое мощнее Solitaire — для работы на Штокмановском месторождении (оно находится в 300 км от берега).

Еще дольше премьер задержался на открытом мостике, с которого было видно, как труба уходит в море.

— Вернее, это корабль движется,— сказал премьеру суперинтендант судна Дэвид де Жин.

Премьер, казалось, недоверчиво посмотрел на него. И в самом деле, ничто не давало повода предположить, что движется именно корабль, а не труба.

— Это как бельевую веревку натягивают,— подсказал премьеру Сергей Сердюков.

Господин Путин кивнул. Эта метафора оказалась ему ближе.

Премьер уже несколько минут стоял на мостике, облокотившись на него, хотя судно давно прекратило движение, и смотрел на трубу и море.

Когда он наконец сошел с мостика, я спросил у него:

— Это то, о чем вы мечтали?

— Да,— признался он.— Да. Мечтал.

— И уходить не хотелось с мостика, да?

— Не хотелось,— подтвердил премьер.

— Это судно уже ничто не остановит? — решил я проверить свою идею, навеянную неправдоподобной мощью судна.

— Я думаю, что не остановит,— сказал премьер,— но я вам расскажу последние новости.

И пока мы поднимались уже к капитанскому мостику, рассказал.

По его словам, поляки неожиданно обратились к Германии с предложением разобраться в вопросе, который, казалось, был решен и согласован. Дело в том, что недалеко от входа в гавань польского Щецина трубопровод «Северный поток» пересекает два водоканала: польский и немецкий. Польский глубиной 13,5 м, немецкий — 9 м. Оба идут по территориальным водам Германии (или, как выразился бы Сергей Сердюков, по территориальному морю этой страны). Трубопровод должен идти под водоканалами на глубине 2,5 м. Это по европейским стандартам подушка безопасности.

И вот теперь поляки неожиданно заявили, что трубопровод должен пройти гораздо глубже, чем предполагалось, потому что в перспективе они намерены углубить свою гавань и пустить по своему водоканалу более тяжелые суда. До сих пор они про такие намерения ничего не говорили.

— Но дело Ахмеда Закаева тут ни при чем? — на всякий случай поинтересовался я.

— Нет! — рассмеялся премьер.— Просто хотели наш транзит получить… Все равно, конечно, пройдем.

Поздно вечером я связался с Матиасом Варнигом, управляющим директором Nord Stream AG. Он подтвердил, что речь идет об иске Польши к Германии, но выразил полное недоумение происходящим.

— Поляки утверждают, что планируют в перспективе углубить гавань до 15 м. Им, правда, придется для этого самостоятельно вывезти несколько миллионов тонн песка. Такого проекта на самом деле в реальности не существует, и разрешения на него тоже не существует,— продолжил господин Варниг.— Но если даже такой проект появится, мы сможем заглубить нашу трубу на безопасную глубину.

Господин Варниг заявил, что, по его мнению, судебных перспектив у этого иска — никаких, все-таки польский канал идет в немецких территориальных водах. А позиция германского правительства по этому поводу была ясна и раньше. Не изменилась она и сейчас, заверил Матиас Варниг — и польской стороне придется сначала предоставить веские данные о необходимости заглубления,— продолжил он.

Впрочем, еще раз добавил господин Варниг, если потенциальный проект будет все-таки представлен и дополнен, «мы сделаем все, чтобы обеспечить свободный доступ кораблям в гавань Щецина».

— Теперь по этому поводу работают юристы,— заявил мне на прощание господин Путин.

Я так понял, надо держаться до подхода основных сил, то есть Solitaire, Castoro 5, а также Castoro 6.