Оставлять отрасль в том состоянии, как сейчас, нельзя

В последнее время участники энергорынка и чиновники все больше говорят о необходимости изменения правил работы энергосистемы. Исполнительный вице-президент ТНК-ВР, глава набсовета НП СПРЭ («Сообщество покупателей оптового и розничного рынков электроэнергии (мощности)») Михаил Слободин еще более категоричен. Он говорит, что энергореформа не реализована на 90%, а передовые западные технологии в российских реалиях дают чуть ли не обратный эффект, пишет «Коммерсантъ».

— Сейчас часто говорят, что основной проблемой электроэнергетики для потребителей являются высокие цены. Это последствия нескольких неправильных решений или результат работы рынка как такового?

— С моей точки зрения, государство на 90% определило эту ситуацию своими собственными регуляторными решениями. Основные принципы реформы в том виде, в котором она задумывалась и первоначально проектировалась, не были реализованы на те же 90%. Нынешний результат — это, так сказать, разворот реализации реформы, не скажу, что в обратную сторону, но очень близко к 180 градусам.

Если подробнее, то, например, такой системы преференций, инвестиционных надбавок и так далее на оптовом рынке электроэнергии в отношении гидроэнергетики и атомной энергетики не было никогда. Например, на Украине атомная энергетика и гидроэнергетика для потребителя стоят в разы дешевле. А у нас для потребителя они обходятся дороже тепловой. При этом у них рентабельность — 30-50%, а у тепловой энергетики — в районе 8-12%. За последние три года потребители переплатили из-за этого примерно 150-180 млрд руб.

Вторая тема связана с тем, что у нас не выводятся старые генерирующие мощности. Потребители оплачивают избыток неэффективных, ненадежно работающих мощностей. Система принятия решений по разумному уровню резервов и процедуре вывода мощности из эксплуатации непрозрачна и де-факто отсутствует. И сегодня энергетика попала в какой-то замкнутый круг. С одной стороны, средств на поддержание надежности, прежде всего в тепловом сегменте, не хватает. Соответственно, надежность там реально падает. Исходя из этого, нужно держать повышенный резерв, что заставляет энергокомпании «размазывать» ограниченные средства на большее количество мощностей. Надежность падает прежде всего в тепловой генерации, которая производит более 65% всей электроэнергии, то есть именно в том сегменте, который должен обеспечивать устойчивость функционирования всей системы. В конечном счете за всю эту неэффективность государственной системы принятия решений платит потребитель. Таким образом, на оптовом рынке сегодня, по сути, отсутствуют механизмы, которые должны формировать оптимальный уровень резерва, обеспечивать вывод неэффективной мощности и создание конкурентных и равных условий работы разных видов генерации.

Еще одна огромная тема связана с регулированием тарифов сетей, где текущее положение дел просто противоречит здравому смыслу. Я лично был одним из авторов нового метода регулирования отрасли — RAB-тарифов в России (система долгосрочных тарифов, учитывающая необходимость возврата инвестиций.— ред.). В Европе она дала другой результат: за 10 лет за два-три периода регулирования сетевые тарифы упали на 40-45% за счет повышения операционной эффективности и оптимизации инвестиционной деятельности компаний. У нас за три года внедрения этой системы — рост тарифов минимум в два раза и ожидания еще более чем двукратного роста в следующие пять лет.

— Почему здесь не получилось?

— У нас другая история. У нас при внедрении RAB и при отсутствии системы адекватных стимулов менеджмента включилась гонка инвестпрограмм. Люди друг перед другом хвастаются объемом инвестиций, которые они закапывают независимо от того, нужно это потребителям или нет. А регионы, которые согласовывали эти инвестпрограммы, пребывали в иллюзии, что по ним это не ударит. Первой в гонку включилась МРСК, а в последний год и муниципальные и областные сетевые компании. Но чудес в реальном бизнесе не бывает, инвестиции могут расти разумными темпами, иначе их качество и эффективность резко падают. Больше, чем на 15% в год, общий объем инвестиций расти по идее не должен. А у нас сетевые инвестпрограммы росли на 40-50%.

— Может быть, это эффект низкой базы: до этого было мало инвестиций, поэтому относительный рост оказался значительным.

— Это пять лет назад база была невысокой, но разговор идет о темпах на следующие пять лет, к тому же ситуация от региона к региону достаточно дифференцирована. Где-то инвестпрограммы расширились настолько, что просто волосы дыбом встают. Типичный пример, который мы приводим, это «Тюменьэнерго». Здесь придумали такие инвестпрограммы, что даже другие, более серьезные, специалисты в этой сфере в Федеральной сетевой компании говорят, что это неадекватные технические решения, а часть просто надуманна.

Второй блок вопросов — это оптимизация операционных затрат. В этом достаточно типовом и стандартном бизнесе они могут отличаться в разных компаниях в пять раз. То есть разница в затратах на эксплуатацию одного и того же оборудования у разных организаций может достигать сотен процентов! Это невозможно объяснить ни географией, ни другими вещами. Мы, например, сравнили показатели «Иркутскэнерго» и «Тюменьэнерго», там разница в четыре раза. И там, и там высокий объем промышленного потребления, небольшой объем распределительного сетевого комплекса на низком и среднем напряжении, в обоих регионах примерно одинаковые климатические условия. Чем они отличаются? Ничем. Такую разницу нельзя объяснить объективными факторами. И при этом в МРСК у нас плановые темпы снижения операционных затрат всего 2% в год, за пять лет будет всего 10%, хотя по отдельным компаниям плановый темп может быть и 5%, и 10% ежегодно.

— Так почему в Европе RAB заработал, а у нас нет?

— Во-первых, там компании сами определяют объем своих инвестиций и действуют исходя из потребностей реальных потребителей и экономической логики. А здесь, по сути, это совместная придумка менеджмента и регионов. Вторая часть этого «марлезонского балета» в том, что сами сетевые компании в Европе были ориентированы на рост акционерной стоимости. Фактически менеджмент был мотивирован на то, чтобы вкладывать деньги в проекты, которые дают большую возвратность на вложенные средства. Вторая тема — уменьшать операционные затраты гораздо более высокими темпами, чем предусмотрено в тарифах. У нас же внедрили этот механизм, дав менеджменту инструмент «позиционироваться» на большом объеме инвестпрограммы. Менеджмент реально не заинтересован в том, чтобы повышать стоимость компании. В Европе, если у компании, которой ты управляешь, акции не растут и показатели слабые, тебя увольняют. А вы слышали, чтобы у нас хоть кого-то убрали за это? Плюс над каждой МРСК есть еще «Холдинг МРСК» со своей системой координат. А его задачей является не повышение стоимости, что бы они ни говорили на конференциях с инвесторами, а реализация инвестпрограммы и обеспечение надежности. Ключевым является баланс между надежностью, акционерной стоимостью, нагрузкой на потребителя и желаниями менеджмента — у нас сейчас здесь балансом не пахнет.

— А сейчас большие инвестпрограммы сетей влияют на повышение надежности?

— Построено большое количество подстанций, которые так и не нашли своего потребителя. Как они влияют на надежность? Никак. Конечно, уровень надежности в системе будет расти по мере простой замены оборудования. Но уровень надежности еще поддерживается и правильной организацией работы, вниманием к инструкциям и требованиям, которые были давно написаны. А уровень культуры управления сегодня вызывает вопросы.

— Есть мнение, что если привести в сети западных инвесторов, то они принесут с собой и культуру управления…

— Это вопрос мотивации. Если мы приглашаем инвестора на управление и горизонт управления — три года, то какая там мотивация? Все они прагматичные люди, если не будет понимания, что они станут собственниками, то он будет оказывать консультационные услуги, покажет какой-то положительный результат, но эффект будет — 10% от возможного. При этом какой смысл инвестору увеличивать стоимость актива, который ему потом достанется более дорого?

— В данной ситуации управленец скорее будет заинтересован в том, чтоб выкачать из актива максимальное количество денег?

— Искушение будет велико. Всегда нужна правильная система мотивации. Если даже у тебя правильное регулирование, но менеджмент реально не готов ни с точки зрения культуры управления, ни с точки зрения системы мотивации, тогда все, что ты здесь красиво нарисовал, будет работать с точностью до наоборот. А когда и регулятор находится в такой же ситуации, когда у него нет ни знания реалий, ни понимания целей, это приведет к противоположным результатам, что мы и видим в сетевом комплексе.

— Что означает в данном случае «регулятор»?

— Это совокупность всех органов регулирования, которые вовлечены в систему. Здесь и региональные энергетические комиссии (РЭК), и ФСТ, которая фактически самоустранилась от регулирования тарифов распредсетей.

— А у них есть рычаги влияния на решения РЭК?

— У них все есть, надо просто этим хотеть пользоваться. Но вопрос в другом: какие цели у ФСТ? Она сейчас действует просто: выполняет макроустановки правительства по сдерживанию роста цен. Но при непонятной системе координат и принятии решений они «обрезают» тех, кого не надо «обрезать», и не создают правильных стимулов по оптимизации расходов там, где реально есть очень большой запас. Сейчас все говорят, что достигнут 15-процентный рост тарифов относительно 2010 года. Ничего подобного. Мы провели опрос среди наших потребителей, начиная от сельхозпроизводителей до крупных менеджеров — нефтяников, металлургов. Темпы роста выше 15%!

— А сколько, по вашим оценкам?

— Диапазон от 16% до 24%. То есть де-факто заявленные 15% не реализованы.

— Так меры, которые принимало правительство в начале года по урезанию доходов энергетиков, не помогли?

— Они дали эффект. Но они дают временное послабление, они не дают фундаментальных стимулов к экономии. Ну, порежет МРСК свою инвестпрограмму или отложит эти инвестиции на последующие годы. Но вопрос гораздо серьезнее: нужны ли эти инвестиции в принципе, столько ли они стоят, как использовать резервы операционной эффективности? Сейчас мы до июля 2012 года спокойно проживем в условиях тарифной «паузы», но сохранился механизм, который воспроизводит неэффективность. А это значит, что потом снова будет всплеск.

— А как вы предлагаете бороться с ростом сетевых инвестпрограмм?

— Там надо менять систему координат с помощью бенч-маркинга. Это значит, что надо регулировать расходы и параметры работы сетевых компаний не по худшим показателям и не от достигнутого, а по среднему отраслевому показателю. Тогда те, кто лучше управляет, получают дополнительную маржу, те, кто хуже, терпят убытки. И это должно работать независимо от того, кто является акционером этой компании, государство, регион или частник. И тогда акционеры задают менеджменту вопрос, почему затраты выше, чем в среднем по отрасли. Я до сих пор удивляюсь, почему мы этого не сделали в сетевом сегменте. Затем на следующем периоде регулирования все пытаются снизить операционные и оптимизировать инвестиционные затраты, средние затраты по отрасли тоже падают, происходит самонастраивающийся процесс.

Нужно, чтобы потребитель платил за реальное использование введенного оборудования. Сетевым компаниям нужно платить только за то, что реально загружено и обеспечивает потребителя энергией. А если ты понастроил подстанций, недооценил ситуацию, это твой риск. Грубо говоря, должен быть норматив загрузки оборудования. Работаешь хуже этого норматива — затраты за счет сетевой компании.

Еще проблема, что у нас у 60-70% сетевого комплекса один собственник. То есть это все «варится» внутри. Плюс приватизации — в появлении набора собственников, каждый из которых двигается в соответствии со своей логикой. Их сравнивать очень просто, через пять лет будет понятно, кто лучше, кто хуже.

Кроме того, у нас все еще нет никакой конкуренции на розничном рынке электроэнергии, которая должна была появиться с 1 января 2011 года. У потребителя должен был быть выбор между энергосбытовыми организациями, которого сейчас нет. У гарантирующих поставщиков такое конкурентное преимущество, которое убивает все остальные энергосбыты, они лишены возможности сделать конкурентное предложение малому и среднему бизнесу.

— В чем основное конкурентное преимущество гарантирующих поставщиков?

— Они покупают энергию на оптовом рынке с усреднением отклонения. Грубо говоря, другая энергосбытовая компания должна платить за отклонения вверх и вниз. А у гарантирующего поставщика отклонения нивелируются большой базой. Он единственный из всех участников рынка может это делать.

— Это единственное его преимущество?

— Практически, но оно самое важное. Второй проблемой является блокирование выхода крупных потребителей на оптовый рынок. Как должна была изначально развиваться нормальная конкуренция на оптовом рынке? Потребитель имеет право подавать ценовые заявки и противопоставлять свои ценовые стратегии стратегиям генераторов. А сегодня у нас на оптовом рынке по большей части присутствуют гарантирующие поставщики, которым все равно, по какой цене они покупают электроэнергию. Потому что они это напрямую транслируют потребителям. Поэтому вся эта схема реально не работает, нет ограничителей и нет конкуренции. Именно поэтому сейчас рентабельность сбытового комплекса превышает рентабельность тепловой генерации. Но так не должно быть: Это ненормально с точки зрения системы.

— Что нужно поменять в этом секторе?

— В рознице нужна конкуренция, чтобы потребитель легко мог переключаться от одной сбытовой компании к другой. Надо ликвидировать конкурентное преимущество гарантирующих поставщиков, которым они сегодня обладают. Тогда на розничном рынке появятся субъекты, которым интересно купить электроэнергию на оптовом рынке дешевле. И чем дешевле ты купил на опте, тем больше у тебя маржа, но не за счет потребителя, а за счет оптимизации рынка. Тогда мы получим целый большой класс компаний, заинтересованных в эффективной цене на оптовом рынке.

— Предположим, мы задались целью привести отрасль в более нормальное состояние. Какой период потребуется для принятия соответствующих решений при условии, что все участники рынка, государство, регулирующие органы работают вместе? За год можно справиться?

— Нет. Это большая, серьезная, инертная система. И реально к этой работе можно приступить только после выборов.

— А до выборов все озабочены только локальной задачей сдерживания тарифов?

— Сейчас решили эту проблему, вернее, перенесли ее решение на июль 2012 года и успокоились. Это уже будет история для нового правительства. С точки зрения принятия всех решений. К 1 июля 2012 года будет принято ручное решение. А систему надо дорабатывать, доделывать в течение года после того, как придет новая команда. Так что все может быть, к сожалению, введено только с 1 января 2014 года, в лучшем случае с 1 июля 2013 года. И только через три года после введения мы реально сможем получить осязаемый результат. Потому что мы уже потеряли четыре года с 2008 года.

— То есть получается, что с 1 июля 2008 года, когда было ликвидировано РАО «ЕЭС России», все управление отраслью резко развернулось не в ту сторону?

— Разворот не был резким — сначала отклонение было небольшое. Чубайс же настроил эту машину. Но дальше во время кризиса начался период ручных решений. Когда кризис понемногу отпустило, у нас была возможность вернуться на правильную траекторию.

— Но не получилось?

— Государство должно создавать среду, правильные стимулы, мониторить, куда движется ситуация, и управлять стимулами и сигналами, но не принятием решений: «раз, два, три — побежали туда, побежали сюда». Это другой принцип управления, непригодный для управления большими системами.

— А можете привести примеры каких-нибудь разумных решений государства в энергетике за последние год-полтора?

— Я считаю, что одно из разумных решений — это принятие постановления об отмене «последней мили» (вид перекрестного субсидирования, когда крупные промышленные потребители оплачивают услуги распределительных сетей, которыми реально не пользуются.— «Ъ»). Это единственное за год. Кроме того, было правильно организовано обсуждение новой модели рынка в рабочей группе Юрия Удальцова под эгидой первого вице-премьера Игоря Шувалова — это получилось очень содержательно. Я считаю, что тот продукт, который родился в группе, хороший и правильный, он идеологически должен стать основой для изменения рынка.

— А у вас есть предложение по решению проблемы последней мили?

— Ее надо добивать до конца, невозможно вешать на крупных потребителей весь объем перекрестного субсидирования. Потому что, если они построят свою генерацию и уйдут, потеряют все участники рынка. Принятое весной решение было абсолютно правильно — растянуть переход до 2014 года, планово демпфировав эту ситуацию. Оставлять отрасль в том состоянии, как сейчас, нельзя. В ряде регионов люди будут просто отключаться от единой энергосистемы. Когда розничная цена для малого и среднего бизнеса составляет около 20 центов за кВт ч, уже и дизельная электростанция выгодна. И рынок собственной генерации сейчас будет развиваться.

— Как быстро потребители уходят на самообеспечение?

— Мы сейчас очень подробно обсуждаем ситуацию в Тюменском регионе. Там, в самой эффективной, самой молодой, наименее изношенной системе нефтяникам и газовикам выгодно строить альтернативную генерацию даже с учетом того, что газ продается по коммерческой цене. Здесь у нас многое сошлось в одной точке: есть топливо, есть деньги, есть собственное потребление, есть опыт строительства любых по сложности объектов. Но если это будет двигаться такими темпами, как сейчас, это через год-два придет и в другие регионы.

— Такой переход на натуральное хозяйство?

— Да. Тогда реально в течение пяти-семи лет потребление в тюменской энергосистеме может упасть на 50-60%. Объемы добычи нефти растут, но, например, в этом году по сравнению с прошлым годом потребление от единой энергетической системы снизилось на 3%, и это только начало. Вот сейчас пытаются пересмотреть уже принятое всего полгода назад решение по поэтапной отмене последней мили, и мы пересматриваем свою программу. Если последняя миля сохранится, мы будем отключаться от системы в определенных точках. После принятия постановления об отмене последней мили мы заморозили проекты собственной генерации, потому что они неэффективны, сейчас снова будем размораживать. А как только мы зайдем на стройку, все, это уже конец, как только я подписал контракт на поставку оборудования и начал строить, я уже деньги потратил, я уже потратил 60% инвестиций.