«У газа светлое будущее»

Французский нефтегазовый концерн Total, несмотря на снижение цен на нефть, санкции против РФ и трагическую гибель в московском Внуково его главы Кристофа де Маржери, остается крупнейшим западным инвестором в российские профильные проекты. Почему компания сохранила долю в «Ямал СПГ» и НОВАТЭКе, как она относится к претензиям Минэнерго и когда вернется в Иран, рассказал главный исполнительный директор Total Патрик Пуянне, пишет «Коммерсантъ».

 

— Собираетесь ли вы вернуться в Иран после того, как санкции со страны будут сняты?

— Для начала посмотрим, что принесет соглашение (по иранской ядерной программе.— ред.). До тех пор пока санкции не сняты, мы не можем работать в Иране. Total была одной из первых международных нефтяных компаний, начавших работу в стране в 1990-х годах, у нас был большой газовый проект с «Газпромом» и Petronas на месторождении Южный Парс. Иранские власти очень хорошо знают нас еще с тех пор, когда мы пришли в страну в 1954 году. Кроме того, Иран входит в тройку стран с самыми крупными запасами газа в мире, и если вы международная газовая компания, как Total, то вы не можете выбирать: вы должны работать там, где есть нефть и газ. Так что, безусловно, Иран будет частью нашей стратегии при условии, что санкции будут сняты.

 

— Вы смотрите на газовые проекты в Иране?

— Мы смотрим и на газ, и на нефть. Когда мы вынуждены были уйти из Ирана в 2006 году, мы активно работали над СПГ-проектом на Южном Парсе, так что мы прежде всего очень внимательно смотрим на СПГ-проекты. Но это вопрос не только наших намерений, но и контрактных условий, которые Иран предложит иностранным инвесторам. Мы не гонимся за объемами добычи, нам нужно, чтобы проекты были рентабельными.

 

— Можете ли вы сравнить иранскую ситуацию с российской?

— Я надеюсь, что нет, так как те или иные санкции против Ирана сохраняются уже на протяжении 26 лет. Я надеюсь, что в этом плане сравнение с Россией не произойдет. Я не думаю, что экономические санкции являются адекватным инструментом дипломатии. Геополитические конфликты могут быть решены только путем диалога. Что касается санкций, то их гораздо проще ввести, чем снять. И в данной ситуации санкции действуют для обеих сторон, так как они введены и со стороны России. И они пагубны для обеих сторон: и для России, и для европейской экономики, в частности для сельскохозяйственного сектора.

Россия и Европа — это вопрос не географии, а экономической интеграции. Несколько лет назад велись разговоры о более глубокой экономической интеграции, и, на мой взгляд, это правильный путь, так как он способствует укреплению политической стабильности. Евросоюз, созданный на базе экономической интеграции европейских стран после Второй мировой войны, служит одним из ярких примеров создания мирного континента. К сожалению, из-за украинского конфликта мы движемся в противоположном направлении… По-моему, в сложном дипломатическом контексте такие компании, как Total, должны продолжать придерживаться своей долгосрочной стратегии. Мы, безусловно, вынуждены подчиняться международным санкциям, но это не обязывает нас ограничивать свою деятельность сверх того, что ими предусмотрено. Лучшая стратегия для бизнеса, способствующая в том числе налаживанию политических взаимоотношений — это сохранять экономические связи с Россией, не бояться этого. Иногда это сложно, но наша работа — находить такие решения.

В нашей отрасли нужно иметь средне- и долгосрочные видение и стратегию. Партнерство важно прежде всего в трудные времена, потому что, когда все просто, любой может быть партнером, так как это многого не требует. А если вы партнеры, то каждая сторона помнит о том, что делал партнер, когда времена были трудными.

 

— То есть вы не собираетесь уходить из России?

— Россия занимает значительное место в нашей стратегии. Если каждый раз при столкновении с трудностями вы бросаетесь наутек, вам будет трудно доказывать свою надежность как партнера. В следующем году будет уже 25 лет, как мы здесь работаем, но это только начало. Впереди большие свершения, такие как «Ямал СПГ». Наше участие в капитале НОВАТЭКа также свидетельствует о серьезности наших планов.

 

— Когда вы собираетесь завершить проектное финансирование для «Ямал СПГ»?

— Мы по-прежнему нацелены на то, чтобы основные принципы и структура проектного финансирования были одобрены к середине года, в течение лета. Тогда «Ямал СПГ» начнет получать деньги к концу года.

 

— В чем основная трудность в переговорах с банками о проектном финансировании?

— Это довольно очевидно: основная проблема связана с санкциями. Это зависит от вида банков, потому что мы ведем переговоры по трем направлениям. Первое — это российское финансирование, в том числе транш из Фонда национального благосостояния на 150 млрд руб. Часть денег будет от китайских банков, и здесь велика роль CNPC, которая является одним из основных партнеров по проекту. Наконец, часть финансирования поступит от западных банков. Это займет некоторое время, так как нам необходимо договориться о покрытии кредитов гарантиями экспортных кредитных агентств. Мы ведем переговоры с французским, итальянским, немецким, японским и корейским кредитными агентствами.

 

— Какая часть будет получена от западных банков?

— Наша цель — примерно $4-5 млрд от этих банков.

 

— Изменилась ли доля акционерного финансирования в общем объеме финансирования «Ямал-СПГ»?

— Мы планируем привлечь примерно $20 млрд внешнего финансирования, стоимость проекта составляет $27 млрд, так что доля акционерного финансирования составит 30-40%, здесь ничего существенно не изменилось.

 

— Вы купили СПГ с этого проекта. Законтрактовали ли вы уже этот газ, для каких покупателей?

— Нет, мы поместили весь СПГ с Ямала в общий портфель Total, объем которого — 14 млн тонн в год. Мы предпочитаем не контрактовать этот газ на долгосрочной основе, а продавать на споте или по среднесрочным контрактам — на два-четыре года, не больше — покупателям в Китае, других азиатских странах, а также, конечно, и в Европе.

 

— Вы уверены, что сможете продать этот газ на рынке?

— Да, конечно. Важно прояснить, что у «Ямал СПГ» есть соглашение с Total, по которому газ с проекта законтрактован на долгосрочной основе по принципу take-or-pay. Дальше преимущество таких компаний, как Total, Shell, BG, заключается в возможности оптимизировать продажи, предлагая покупателям спотовые контракты, дающие большую гибкость. Конечно, по долгосрочным контрактам вы можете пересматривать цену каждые пять лет, но все равно это не дает вам как покупателю такой гибкости, как спотовые поставки. При этом Total берет на себя риск спроса, и вопрос для нас заключается в том, сможем ли мы получить прибыль при продаже этого газа или понесем убытки, потому что в рыночной экономике вы всегда можете продать товар, вопрос только в том, по какой цене.

 

— Создали ли санкции против НОВАТЭКа какие-либо еще проблемы для проекта?

— Нет, проект продвигается полным ходом. Технологические санкции не являются проблемой, так как они не распространяются на газовые проекты, доступ к американской технологии сжижения, используемой на большинстве СПГ-проектов в мире, не ограничен. Важно отметить, что это первый проект такого масштаба в столь суровых арктических условиях, требующий беспрецедентных инновационных решений, в частности по транспортировке СПГ, для чего будут использоваться специальные танкеры-ледоколы. Наша команда пару недель назад посетила китайскую верфь, где они строятся,— все идет хорошо.

Пару месяцев назад я сам был в Сабетте, чтобы осмотреть площадку проекта, строящиеся и уже готовые объекты. Могу сказать, что инвестиции, которые составили уже около $9 млрд, используются эффективно. Я очень доволен проектом. Я бы хотел еще добавить, что та часть работ, обязательства по которой на себя взяло российское государство — углубление акватории в порту,— также продвигается очень активно и частично завершена. Так что в целом, несмотря на технически сложные моменты, все идет согласно намеченному графику.

 

— Рассматриваете ли вы возможность участия в новом СПГ-проекте НОВАТЭКа на Гыдане?

— Total и НОВАТЭК являются стратегическими партнерами, мы владеем более чем 18% капитала НОВАТЭКа, также у нас есть СП по разработке Термокарстового месторождения. Сейчас все наши усилия сконцентрированы на «Ямал СПГ», так как это огромный проект. Мы открыли новую газовую провинцию мирового масштаба. Запасы газа Ямала сопоставимы с запасами на катарском Северном месторождении в Персидском заливе. Но мы смотрим в будущее, НОВАТЭК продолжает наращивать активы и получать новые лицензии на месторождения, что является хорошей стратегией. В 2011 году мы вошли в капитал НОВАТЭКа с целью совместной разработки в России масштабных проектов, подобных «Ямал-СПГ», и в будущем наша стратегия не изменится.

 

— Минэнерго РФ предъявляло Total претензии по Харьягинскому месторождению, где компания является оператором. Речь шла о том, что вы вовремя не ввели систему утилизации попутного газа. Вы не думаете об отказе от роли оператора или о выходе из проекта?

— В 2010 году мы утвердили план работ по проекту, одной из целей которого было сократить сжигание попутного газа. И это не только запрос Минэнерго, это и часть политики Total. Нашей целью является прекращение сжигания попутного газа на наших проектах по всему миру, потому что это фактически потеря ресурсов. В некоторых местах сложно найти способ утилизировать газ, но мы работаем над этим. Харьяга — непростой проект, но выход из него никоим образом не стоит в наших планах. Мы активно работаем с российским партнером «Зарубежнефтью» и обсуждаем, как сделать проект как можно более эффективным. Харьяга — один из первых проектов Total в России, мы ведем добычу уже более 15 лет. Экономическая эффективность такова, что доходы бюджетной системы РФ от его реализации составили уже более $3 млрд.

 

— Total, как и другие нефтекомпании, объявила о намерении снизить расходы. На чем вы хотите сэкономить?

— Total начала пятилетнюю фазу крупных инвестиций в 2012 году, планируемые ежегодные вложения составляют в среднем около $25 млрд. В 2014 году мы инвестировали $26,4 млрд, но теперь инвестиции начнут естественным образом идти на спад. Но мы не замораживаем вложения ни в один из крупных текущих проектов, так как в нашей отрасли это может оказаться очень дорогостоящим маневром. Не только из-за возможной потери будущих доходов, но и из-за больших финансовых и операционных сложностей, сопутствующих возобновлению проекта. Кроме того, финансовое положение позволяет нам поддерживать эти инвестиции.

Мы снизили инвестиции в некоторые зрелые месторождения в Северном море и Западной Африке, где мы бурим скважины для того, чтобы побороть естественное снижение добычи. Они сейчас перестали быть выгодными, так как срок возврата инвестиций для этих скважин, ранее составлявший два-три года, при двукратном падении цены со $100 до $50 за баррель сильно увеличился. В целом мы сократили капитальные расходы на 10-12%, не остановив крупных проектов, но в 2015 году наши инвестиции по-прежнему остаются внушительными — $23-24 млрд. Что касается операционных расходов, то в целом по концерну есть цель снизить их на $1,2 млрд, в основном за счет сокращения текущих издержек.

 

— Думаете ли вы о продаже каких-то активов?

— В последние годы стратегия компании заключается в том, чтобы еще больше сместить портфель от переработки в пользу геологоразведки и добычи. Total — крупнейший европейский игрок в нефтепереработке и нефтехимии, и мы хотели бы снизить присутствие здесь, так как это перенасыщенный рынок с соответственно низкой маржой. У нас есть план сократить наш выпуск на европейском рынке на 20%, и как один из вариантов мы рассматриваем закрытие некоторых мощностей либо их продажу. Например, как в случае с НПЗ Schwedt, долю в котором мы продали «Роснефти». Для «Роснефти» это логичный шаг, так как компания уже владеет довольно крупным пакетом акций завода. Мы продолжим работать с «Роснефтью» по маркетингу нефтепродуктов с этого НПЗ.

В этом году мы планируем продажу активов на $5 млрд в рамках программы объемом в $10 млрд, рассчитанной на три года. Параллельно мы уже приобрели активы больше чем на $2 млрд. В 2015 году мы получили долю 10% в крупнейшем активе — нефтяной концессии в Абу-Даби сроком на 40 лет, где уже идет добыча в размере 1,6 млн баррелей в день.

 

— Вы смотрите на активы в Северном море, которые сейчас могут существенно подешеветь?

— В Северном море — нет. У нас как нефтекомпании одна из целей — получить доступ к ресурсам, поскольку нынешние месторождения постоянно истощаются. Сейчас ресурсная база Total позволяет обеспечивать текущий уровень добычи в течение более чем 20 лет. У нас есть команды, которые постоянно ищут активы, но я не уверен, что сейчас удачное время для покупок. Конечно, покупатель хотел бы купить активы исходя из цены на нефть в $60 за баррель, но продавцы не собираются продавать их по такой цене. Я бы не согласился продать какой-нибудь актив Total по такой цене ни в коем случае.

Падение цен на нефть произошло всего девять месяцев назад, и все игроки на рынке допускают, что цены могут вернуться на прежний уровень. И чтобы заключить хорошую сделку, вам нужно быть терпеливым. Чем дольше цена будет в диапазоне $50-70 за баррель, что мы сейчас наблюдаем, тем больше хороших возможностей для покупки может появиться. Так что нам не нужно торопиться. Очевидно, что если цена будет в этом диапазоне, скажем, полтора-два года, то мелкие и средние компании начнут испытывать гораздо более серьезные проблемы, чем Total, у которой стабильное финансовое положение. Бизнес-модель крупных компаний лучше приспособлена к тяжелым временам, так что нам нужно быть терпеливыми.

 

— У вас есть активы в сланцевом газе в США. Как вы видите перспективы этого рынка, ведь есть мнение, что из-за падения цен на нефть сланцевая добыча может снизиться?

— Нет, я думаю, для всех игроков рынка сейчас очевидно, что этого не произойдет. Цена газа в США очень гибко отражает реалии рынка, и мы видели в этом году падение цены на Henry Hub ниже $3 за MMBTU. В США огромные ресурсы сланцевого газа, возможно, намного больше ресурсов сланцевой нефти, поскольку сланцевый газ есть не только в районе Техаса, но и на всей северо-восточной части страны, где есть такие крупные месторождения, как Utica и Marcellus. К тому же много газа добывается попутно со сланцевой нефтью. Такая ситуация будет сохраняться на протяжении многих лет, и, мне кажется, все игроки сейчас понимают, что цены на газ в США будут низкими еще годы.

Вы знаете, про сланцевый газ часто говорят, что дебит скважин быстро падает. Это правда, в первые два года эксплуатации дебит резко снижается, но потом поведение скважин меняется, и, как мы видим на примере США, падение добычи из скважин старше двух лет происходит очень-очень медленно. Так что если уж вы пробурили тысячи скважин, то вы будете продолжать добычу благодаря этому длинному «хвосту». У нас есть активы на месторождении Utica, в которые мы больше не вкладываем, так как цена газа всего $3, но мы продолжаем добывать, раз уж однажды инвестировали в бурение. И наша добыча там снижается очень медленно.

 

— Каковы перспективы экспорта СПГ из США?

— Я уверен, что это также будет, уже сейчас примерно 70 млн тонн СПГ получили одобрение на экспорт, и инфраструктура для этого газа находится на разных стадиях строительства. Дальше все будет зависеть от рынка, так как инфраструктура — это хорошо, но в конечном итоге вам нужно продать этот СПГ. Сланцевая революция уже оказала огромное влияние на рынок СПГ через снижение цен на нефть. Потенциально США станут одним из трех крупнейших производителей СПГ в мире вместе с Катаром и Австралией, и, мне кажется, рынок еще не в полной мере учел это. Так что вопрос в том, кто купит этот газ. Спрос на СПГ может сильно вырасти, если цены на него упадут: в Азии многие потребители начнут закупать СПГ, если он будет стоить меньше $10 за MMBTU.

 

— Если цена на Henry Hub будет $3 за MMBTU, сколько может стоить СПГ с доставкой из США в Японию или Корею?

— Думаю, около $10. Он будет вполне конкурентоспособным по сравнению с другими проектами.

 

— Что вы думаете о влиянии на рынок СПГ того, что Shell приобрела британскую BG?

— На рынке возникнет самый крупный игрок. Теперь власти разных стран будут оценивать эту сделку, в США уже сказали, что все в порядке, посмотрим. Думаю, эта сделка — доказательство того, что у газа светлое будущее. Shell этой покупкой сделала ставку на газ, в частности на СПГ. Это понятно, мы ожидаем, что мировой газовый рынок будет расти на 2% в год, а рынок СПГ — на 4%. Этот сегмент требует огромных инвестиций, и поэтому здесь крупные компании — такие как Shell, Total, ExxonMobil — на самом деле имеют очень мало конкурентов. Мы входим в тройку мировых лидеров по производству СПГ и намерены и дальше укреплять свои позиции в этом сегменте.

 

— Потребление газа в Европе падает быстрее, чем снижается добыча. Как вы видите перспективы этого рынка?

— Я не уверен, что потребление продолжит снижаться. Это вопрос государственной политики в ТЭКе. В последние несколько лет в европейской электроэнергетике происходит нечто странное. Европейские страны — Германия, Италия — решили развивать возобновляемые источники энергии (ВИЭ), субсидируя их. Помимо них у нас есть еще три источника — атомная энергия во Франции (мы не отказывается от нее, так как она очень конкурентоспособна), уголь и газ. Из-за сланцевой революции в США цены на газ там упали и вытеснили уголь из энергобаланса, так что мировые цены на уголь снизились. И в итоге для европейских энергокомпаний стало выгоднее импортировать уголь, чем использовать газ. Это была сомнительная идея с точки зрения политики сокращения выбросов CO2. С другой стороны, для немецкой экономики это стало способом снизить среднюю стоимость электроэнергии для потребителей и компенсировать те расходы и субсидии, которые были выделены ВИЭ. Но, мне кажется, все в Европе уже понимают, что так продолжаться не может. Немецкое правительство прекрасно осведомлено об этом.

Европа взяла на себя обязательства сократить выбросы углерода на 40% к 2030 году. Поэтому мы вместе с пятью крупнейшими газовыми компаниями — Shell, BG, BP, Eni и Statoil — направили письмо европейским правительствам с предложением ввести единую плату за выбросы. Нам необходимы меры, чтобы сделать газ более экономически привлекательным топливом, чем уголь, так как газовая ТЭС выбрасывает вдвое меньше углерода, чем угольная. Я уверен, что Европа в ближайшие два года создаст регулирование, которое позволит как минимум закрыть старые угольные станции.

Все понимают, что газ является самым экологически чистым ископаемым топливом и наилучшим образом подходит для балансирования энергосистемы с ВИЭ. Он понадобится нам при любых сценариях развития экономики. Кто-то может мечтать о мире без ископаемого топлива к 2100 или 2150 году, но это точно не произойдет в ближайшие 40-50 лет. В нашей стратегии развития газ занимает особое место, а доля газа в общем объеме наших резервов составляет около 50%.